Темные глаза скользили по светлым шторам комнаты, запоминая каждый шов, каждую мимолетную выбившуюся из ткани ниточку, лишь бы не сосредотачиваться на длинных гудках, отдающихся в пустой голове. Наконец, из динамика раздается гулкий щелчок, оповещающий о том, что трубку все-таки соизволили поднять. Сонный голос что-то спрашивает, но разум никак не хочет акцентироваться на родном голосе, наслаждаясь его интонациями, легким беспокойством и частичкой нежности. Мотнув головой, темноволосый парень заставил себя очнуться. Это надо было сделать.
- Леш… - голос почти дрогнул. Почти.
читать дальше Но он оставался твердым, почти безэмоциональным, предвещающим лишь что-то неизбежное и далеко не радужное.
- Никита? Все в порядке? – на том конце снова скользнуло беспокойство, а тонкие пальцы сжали несчастную трубку сильнее, пластик почти затрещал от этой беспомощной силы. Упоминаемый парень выдохнул в другую сторону от микрофона и, набравшись решительности, вернулся к средству связи.
- Нам надо расстаться, - на границе слышимости произнес Ник, хмуря тонкие брови. Нет, не так. – Я тебя бросаю, - сказать тихо, но четко, твердо. Скрывая боль за брезгливой решительностью.
- Ник? Ты… Что-то не так? – боль. Разве в голосе может быть столько боли? Такой разрывающей, что начинает звенеть в ушах, едва не разрывая перепонки. А, может, так было бы лучше. Оглохнуть и не слышать почти надорванных вопросов.
- Все хорошо. Я тебя больше не люблю. Вот и все, - повесить трубку быстрее, чем он успеет хоть что-то сказать. Быстрее, чем сам успеешь передумать, услышав пораженный голос любимого. Трубка отложена рядом на пол. Пальцы судорожно выдирают телефонный провод из стены, заглушая начинающий звонить аппарат. Парень перебарывает себя, чтобы не воткнуть провод обратно, не поднять трубку и не крикнуть в нее, чтобы он не верил. Чтобы приезжал быстрее и забрал из затхлой квартиры, в которой уже полгода никто не жил. Но бледные пальцы подняли с пола потрепанную медицинскую карточку, пролистывая пожелтевшие страницы и останавливаясь на новом белоснежном листе бумаги, сложенном пополам. Подцепив коротким ногтем край листа, Ник перевернул его, темные глаза пробежали по небрежно написанным строчкам, останавливаясь на двух словах, ярко выделяющихся из остального ряда, словно выжигаемые на сетчатке. Рак крови. Перед глазами снова поплыла картинка, а в голове отдался легким шум. Что это? Новый обморок или просто слезы? Нет, это конец. Ослабевшие руки плавно соскользнули на пол, выпуская карточку из плена больных пальцев. Успел. Успел отрезать его от себя. Если не узнает, будет не так больно. Потом. Через пару лет он придет на кладбище. И будет только сожаление. Ни капли слез не будет пролито. Непослушные пальцы скребутся карандашом по обложке карты. Последние пожелания, пока тело не склоняется к полу. Лоб утыкается в пыльный холодный пол. На темное дерево падает прозрачная капля, которая медленно остывает вместе с телом над собой.
Спустя пару месяцев пошел первый снег. Пушистый и белый, словно искусственные хлопья кто-то сыпал прямо с крыш домов. Одинокая фигура словно терялась в этом снегопаде, стоя посреди заснеженных холмиков. Не с первого взгляда можно было понять, что под слоями снега прятались мраморные надгробия. Парень присел на колени, аккуратно укладывая две кроваво-красные розы на пушистое одеяло. Смахнув снежинки с фотографии, он провел пальцами по очертаниям любимой улыбки. На серо-черном камне виднелись выдавленные слова: «Я жду тебя». По бледным губам скользнула улыбка облегчения. Парень лег на снег, одной рукой обнимая холм, под которым было похороненное тело. Губы шепнули бессильное: «Я иду».
На следующее утро надсмотрщик нашел замерзшее до смерти тело, обнимающее кучу земли, в которой покоился тот, кто был дороже жизни. Алексея похоронили на том же участке на расстоянии всего в полметра от любимого.
_____________________________________________
- Ты пришел...
- Вот мы и встретились... - тонкая рука обхватила плечи парня, прижимая к себе, пока обе фигуры не растворились среди пушистого снегопада.